Католический Сочельник 2021: захватывающий святочный рассказ, стихи и песни в ночь перед Рождеством

Ночь с 24 на 25 декабря называют Ночью перед Католическим Рождеством, Сочельником, а по-украински - Святым Вечером. Это самое волшебное время года, когда могут происходить невероятные приключения. Недаром этот период еще называют Святками. Они длятся 12 дней. Взрослые могут вспомнить сказку из детства датского писателя Ганса Кристиана Андерсена (1805-1875) "Снежная Королева", где маленькие Кай и Герда поют над своим садиком: "Розы цветут... Красота, красота! Скоро узрим мы младенца Христа". Именно ночь перед Рождеством и несет такое ожидание чуда. Lenta.UA собрала лучшие стихи,  прозу и даже святочный рассказ, связанные с Святым Вечером.

В Варшаве и других польских городах под конец Святок проходят костюмированные шествия трех королей-волхвов - Каспара, Мельхиора и Бальтазара, которые по библейской легенде, ведомые ангельским хором, отправились с Ближнего Востока за звездой Вифлеема и нашли лежащего в яслях младенца Иисуса. Волхвы поклонились ему и преподнесли богатые дары: золото, ладан и благовонную смолу.

Читайте также: День народного заступника перед Богом — Святителя Николая: история праздника, приметы, обычаи

Стихотворение к ночи перед Рождеством

1. Георгий Иванов (1894-1958)  — русский поэт, прозаик и публицист, переводчик, критик. Поэт написал это стихотворение во время Первой мировой войны.

Сочельник 

Вечер гаснет морозный и мирный, 
Все темнее хрусталь синевы. 
Скоро с ладаном, златом и смирной 
Выйдут встретить Младенца волхвы. 

Обойдут задремавшую землю 
С тихим пением три короля. 
И, напеву священному внемля, 
Кровь и ужас забудет земля. 

И в окопах усталые люди 
На мгновенье поверят мечте 
О нетленном и благостном чуде, 
О сошедшем на землю Христе. 

Может быть, замолчит канонада 
В эту ночь и притихнет война. 
Словно в кущах Господнего сада, 
Очарует сердца тишина. 

Ясным миром, нетленной любовью 
Над смятенной повеет землей, 
И поля, окропленные кровью, 
Легкий снег запушит белизной!

1915

В 1914 году в сочельник враждующие стороны на Западном фронте Первой мировой войны прекратили стрельбу и запели рождественские гимны, а наутро немецкие и британские солдаты даже обменялись рукопожатиями и подарками.

2. Афанасий Фет (1820-1892) - русский поэт-лирик и переводчик, мемуарист, член-корреспондент Петербургской Академии Наук, прозаик. 

Есть ночи зимней блеск и сила,
Есть непорочная краса,
Когда под снегом опочила
Вся степь, и кровли, и леса.

Сбежали тени ночи летней,
Тревожный ропот их исчез,
Но тем всевластней, тем заметней
Огни безоблачных небес.

Как будто волею всезрящей
На этот миг ты посвящен
Глядеть в лицо природы спящей
И понимать всемирный сон.
 

1885

Прозаические произведения

3. Николай Гоголь (1809-1853) — классик русской литературы, писатель, драматург, критик, публицист, отрывок из святочного рассказа "Ночь перед Рождеством" (1832).
 

"Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. 

4. Василий Иванович Немирович-Данченко (1844-1936) - русский писатель, путешественник и журналист, старший брат известного театрального деятеля Владимира Ивановича Немировича-Данченко (1858-1943). Lenta.UA публикует святочный рассказ "Собака".

Что это была за Рождественская ночь! Пройдут еще десятки лет, тысячи лиц, встреч и впечатлений мелькнут мимо, следа не оставят, а она все будет предо мною в лунном блеске, в причудливой рамке Балканских вершин, где, казалось, все мы были так близки к Богу и Его кротким звездам... 

Как теперь помню: лежали мы пластом - усталь так морила, что не хотелось даже близко к костру подвинуться. 

Фельдфебель последним прилег. Ему пришлось указать места всей роте, проверить солдат, принять приказание от командира. Это был уже старый солдат, оставшийся на второй срок. Война подошла - стыдно ему показалось уходить от нее. Он принадлежал к тем, у кого под холодною внешностью бьется горячее сердце. Брови нависли сурово. И глаз не разберешь, а рассмотри их - прямо к нему со своим горем самый ледящий солдатишко доверчиво пойдет. Добрые, добрые они - и светились, и ласкали. 

Лег он, потянулся... "Ну, слава Богу, теперь для-ради Рождества Христова и отдохнуть можно!" К огню повернулся, трубку вынул, закурил. "Теперь до рассвета - покой..." 

И вдруг мы вздрогнули оба. Близко-близко залаяла собака. Отчаянно, точно на помощь звала. Нам было не до нее. Мы старались не слышать. Но как это было сделать, когда лай становился все ближе и оглушительнее. Собака, очевидно, бежала по всей линии костров, не останавливаясь нигде. 

Нас уже пригревало костром, у меня глаза слипались, и ни с того ни с сего я даже дома очутился за большим чайным столом, должно быть, засыпать начал, как вдруг лай послышался у меня над самыми ушами. 

Ко мне подбежала - и вдруг прочь кинулась. И даже заворчала. Я так и понял, что не оправдал ее доверия... К фельдфебелю сунулась, к самой голове его; тот поманил ее. Она ему в мозолистую руку холодным носом ткнулась и неожиданно завизжала и заскулила, точно зажаловалась... "Неспроста это! - вырвалось у солдата. - Пес умный... У него дело ко мне есть!.." Точно обрадовавшись, что ее поняли, собака выпустила шинель и радостно-радостно залаяла, а там опять за полу: пойдем-де, пойдем скорее! 

- Неужели вы пойдете? - спросил я у фельдфебеля. 

- Значит, надо! Пес завсегда знает, что ему нужно... Эй, Барсуков, пойдем на случай чего. 

Собака уже бежала впереди и только изредка оглядывалась. 

...Должно быть, я долго спал, потому что в последние мгновения сознания в моей памяти как-то осталось - луна надо мною на высоте; а когда от внезапного шума я поднялся, она уже была позади, и торжественная глубина неба вся искрилась звездами. "Клади, клади осторожнее! - слышалось приказание фельдфебеля. - Ближе к огню..." 

Я подошел. На земле у костра лежал не то сверток, не то узел, напоминавший формою детское тело. Стали его распутывать, а фельдфебель рассказывал о том, что собака привела их на засыпанный склон горы. Там лежала замерзшая женщина. Она бережно держала у самой груди какое-то сокровище, с чем бедной "беженке", как их тогда называли, всего тяжелее было расстаться или что она хотела во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни, сохранить и отнять у смерти... Все с себя сняла несчастная, чтобы для другого существа сберечь последнюю искру жизни, последнее тепло. 

"Ребеночек? - толпились солдаты. - Ребеночек и есть!.. Вот послал на Рождество Господь... Это, братцы, к счастью". 

Я дотронулся до его щек - мягкие оказались, теплые... Глаза его блаженно закрылись из-под овчины назло всей этой обстановке - боевым кострам, морозной балканской ночи, ружьям, составленным в козлы и тускло блиставшим штыками дальнему, десятками ущелий повторенному выстрелу. Перед нами покойное-покойное было детское личико, одною своею безмятежностью обессмысливавшее всю эту войну, все это истребление... 

Барсуков разжевал было сухарь с сахаром, оказавшимся в чьем-то запасливом солдатском кармане, но старый фельдфебель остановил его: 

- Внизу сестры милосердия. У них для ребеночка и молочка найдется. Дозвольте отлучиться, ваше высокоблагородие. 

Капитан дозволил и письмо даже написал, что рота берет находку на свое попечение. 

Собаке очень понравилось у огня, она даже лапы вытянула и брюхом к небу обернулась. Но как только фельдфебель тронулся с места, она без сожаления бросила костер и, ткнувшись мордой в руку Барсукова, со всех ног кинулась за ним. Старый солдат нес дитя под шинелью бережно. Я знал, какой страшный путь прошли мы, и с невольным ужасом думал о том, что его ожидало: почти отвесные спуски, скользкие, обледеневшие скаты, тропки, едва державшиеся на ребрах утеса... К утру он будет внизу, а там - сдал ребенка и опять вверх, где рота уже построится и начнет свое утомительное движение в долину. Я заикнулся об этом Барсукову, но тот ответил: "А Бог-то?" - "Что?" - не понял я сразу. 

- А Бог-то, говорю?.. Нешто Он попустит?.. 

И Бог действительно помог старику... На другой день он рассказывал: "Точно крылья несли меня. Там, где одному было жуть днем, а тут в туман спустился, ничего не вижу, а ноги сами идут и дите ни разу не крикнуло!.. И сестры как обрадовались: "Скажи капитану, что мы его выходим и собаку приютим!" 

Но собака поступила совсем не так, как ожидали сестры. Она осталась и в первые дни пристально следила, не спуская глаз с ребенка и с них, как будто хотела убедиться, хорошо ли будет ему и заслуживают ли они ее песьего доверия. А убедившись, что и без нее ребенку будет хорошо, собака покинула госпиталь и на одном из перевалов появилась перед нами. Поприветствовав сначала капитана, потом фельдфебеля и Барсукова, она поместилась на правом фланге около фельдфебеля, и с тех пор это было ее неизменным местом. 

Солдаты ее полюбили и прозвали "ротной Арапкой", хотя с арапкою у нее не было никакого сходства. Она была покрыта светло-рыжею шерстью, а голова казалась совсем белой. Тем не менее, решив, что на мелочи обращать внимания не стоит, она стала и на имя "Арапки" отзываться весьма охотно. Арапка так Арапка. Не все ли равно - лишь бы с хорошими людьми дело иметь. 

Благодаря этому чудесному псу было спасено много жизней. Она рыскала по всему полю после боев и громким отрывистым лаем обозначала тех, кому еще могла принести пользу наша помощь. Она не останавливалась над мертвыми. Верный собачий инстинкт указывал ей, что вот тут под напухшими комьями грязи еще бьется сердце. Она живо дорывалась до раненого своими кривыми лапами и, подав голос, бежала к другим. 

- Тебе бы, по-настоящему, медаль следовало дать, - ласкали ее солдаты. Но животным, даже самым благо родным, дают, к сожалению, медали за породу, а не за подвиги милосердия. Мы ограничились только тем, что заказали ей ошейник с надписью: "За Шипку и Хаскиой - верному товарищу"... 

Много лет прошло с тех пор. Ехал я как-то по задонскому приволью. Русский простор охватывал меня отовсюду своими ласковыми зеленями, могучим дыханием неоглядных далей, неуловимою нежностью, что живописным источником пробивается сквозь его видимое уныние. Сумей подслушать его, найти, напейся его воскрешающей воды, и жива душа будет, и потемки рассеются, и сомнению места не останется, и сердце, как цветок, откроется теплу и свету... И зло пройдет, и добро останется во веки веков. 

Вечерело... Мой ямщик добрался, наконец, до села и остановился на постоялом дворе. Мне не сиделось в душной, полной назойливых мух комнате, и я вышел на улицу. Вдали - крыльцо. На нем пес растянулся - дряхлый-дряхлый... куцый. Подошел. Господи! Старый товарищ - на ошейнике прочитал: "За Шипку и Хаскиой..." Арапка, милая! Но она не узнала меня. Я - в избу дед сидит на лавке, мелюзга кругом шебаршит. "Батюшка, Сергей Ефимович, вы ли это?" - крикнул я. Вскинулся старый фельдфебель - разом узнал. О чем мы говорили, кому до того дело? Наше нам дорого, и на весь свет кричать об этом даже стыдно поди... Арапку мы позвали - едва доползла и у ног хозяина улеглась. "Помирать нам с тобой пора, ротный товарищ, - гладил ее старик, - довольно пожили на покое". Собака подымала на него угасавшие глаза и повизгивала: "Пора-де, ох, давно пора". 

- Ну, а что с ребенком сталось, известно? 

- Приезжала! - И дедушка радостно улыбнулся. - Отыскала меня, старика... 

- Здесь? 

- Да! Барыня совсем. И все у нее по-хорошему. Меня приласкала - подарков навезла. Арапку в самую морду поцеловала. Просила ее у меня. "У нас, - говорит, - холить ее станут..." Ну да нам-то не расстаться с ней. И она от тоски подохнет. 

- А Арапка ее узнала? 

- Ну, где... Комочек ведь была она тогда... девчонка-то... Эх, брат Арапка, пора нам с тобою на вечное успокоение. Пожили, будет... А? 

Арапка вздохнула. 

1876

По материалам сайта: dugward

Фото: Зеркало Недели

 

Читайте также: Первый день зимы наступил - время чудес и волшебной сказки: душевные поздравления в стихах и прозе