Личный Бабий Яр Виктора Некрасова

Киевлянин Некрасов окончил архитектурный факультет и театральную студию, работал в архитектурных мастерских, актером, режиссером, — напоминает Александр Кумбарг в газете «Еврейская панорама». Добровольцем ушел на фронт, был заместителем командира саперного батальона, участником Сталинградской битвы. Дважды был тяжело ранен. Демобилизовали по инвалидности в звании капитана.

Стал очень хорошим писателем — за повесть «В окопах Сталинграда» его сначала немало ругали, а потом вдруг — бах! — и Сталинская премия II-й степени в 1947 г. Книга стала примером честной военной литературы, так называемой «лейтенантской прозы». В мирной жизни у него тоже было место для «окопной правды» — отстаивания истины и ценностей, которые он считал правильными.

Сентябрь 1941-го, Киев. По городу развешены объявления о «жидах города Киева», которые должны собраться 29 сентября в назначенном месте с документами, ценными вещами, теплой одеждой. Иначе — расстрел.

У мамы Некрасова было много друзей-евреев. Она ходила к ним и упрашивала никуда не ходить. Бежать, скрыться, хотя бы у нее. Друзья не послушали…

Документы говорят о более чем 30 тысячах убитых в Яру евреев за два дня.

Редактор «Нового мира» Анна Берзер вспоминала, что «Бабий Яр стал частью жизни Некрасова — личной, общественной, гражданской и писательской».

А вот Советы постарались побыстрее о Бабьем Яре забыть — его переименовали в Сырецкий Яр, затем превратили в городскую свалку, позже поставили столбик с надписью «сваливать мусор строго воспрещается», но вскоре столбик уже валялся на земле, а кучи мусора росли.

В 1959-м в «Литературной газете» вышла статья Некрасова с простым и прямым вопросом: «Почему это не сделано?». «Стою над Бабьим Яром. Тишина. Пустота, — писал Некрасов. — По склону оврага, продираясь сквозь кусты, поднимаются старик и старуха. Что они здесь делают? У них погиб здесь сын. Они пришли к нему... У меня тоже погиб здесь друг...». Писатель недоумевал: почему в Бабьем Яре до сих пор не стоит памятник?!

Более того — в архитектурном управлении Киева сообщили, что Бабий Яр предполагается «замыть», т. е. засыпать смесью песка и глины, а на его месте разбить парк и стадион. «Возможно ли это? — поражался Некрасов. — Кому это могло прийти в голову… на месте величайшей трагедии резвиться и играть в футбол? Нет, этого допустить нельзя!»

Овраг протяженностью два с лишним километра засыпали, и на его месте появился громадный плоский пустырь, заросший бурьяном. Но весной 1961 г. прорвало дамбу, поток пульпы выплеснулся на Куреневку — только по официальным данным погибло 145 человек.

Потом построили более надежную дамбу. Рядом с пустырем вырос новый жилой массив, телецентр и спортивный комплекс.

Ежегодно 29 сентября собирались в Бабьем Яре группы евреев, разбрасывали цветы. Сентябрь 1966 г., 25-летие трагедии. В этот раз пришло не меньше тысячи человек. На митинге выступил Некрасов, возмущавшийся бездействием городских властей, которые до сих пор не поставили памятник жертвам, и выражал убежденность, что он будет воздвигнут.

Потом появилась милиция и разогнала участников. Несколько человек задержали, забрали венки с надписями на «неизвестном» языке. Коммуниста Некрасова (вступил в партию в разгар Сталинградской битвы) партийное начальство обвинило в организации нелегального сионистского сборища, подчеркнув, что как коммунист он не имеет права выступать с речами, не утвержденными райкомом. А писатель напоминал им, что ни райком, ни ЦК не вспомнили о расстрелянных 25 лет назад советских людях.

Однако вскоре после митинга на месте расстрела поставили гранитный камень с надписью, что здесь будет сооружен памятник. Объявили конкурс, было представлено более 30 проектов. Но конкурсных плодов так и не последовало.

Лежал камень — на нем и возле него всегда были цветы. А еще 29 сентября у камня устанавливалась трибуна, и первый секретарь Шевченковского райкома сообщал с нее передовикам производства об успехах района. Выступавшие за ним передовики клеймили не только фашистских захватчиков, но и их… сионистских пособников.

В условиях объявленного конкурса было отмечено, что монумент должен отображать героизм советского народа в борьбе за победу идей коммунизма и т. д. Некрасов же полагал, что это должен быть памятник не героизму, а трагедии.

Когда в 1976 г., через 35 лет после трагедии, установили мемориал, писатель отмечал: «Не скажу, что он бездарный, в нем даже какая-то экспрессия есть, но к той трагедии он не имеет никакого отношения». Среди его фигур «мы не видим маленького еврейского мальчика, старого еврея, старую бабушку — нет их! Мускулы, мускулы, мускулы, и протесты, и ясное видение победы — и это-то в сентябре 1941 года…». Лишь в 1991-м в Бабьем Яре наконец-то появился памятник убитым евреям — Менора.

Однажды в конце 1950-х, гуляя, Виктор забрел на старое еврейское кладбище по соседству с Бабьим Яром и… онемел. Вокруг него были тысячи разбитых, исковерканных памятников, написанные на стенах антисемитские лозунги. Начало кощунству положили гитлеровцы, методично уничтожившие все памятники на главной аллее. Сотни две плит и обелисков. Но до боковых аллей они не добрались. Кто продолжил стихию разрушения? И какая сила ненависти могла толкнуть на это ужасное надругательство? «Нет, это не хулиганы, — понимал Некрасов. — Это планомерная работа сотни рук. С применением техники. Бульдозеров? Тракторов? Тола?».

«Что все это может значить?» — задавался вопросом Некрасов и обращал внимание на то, что в каких-то 300-500 метрах от кладбища расположилась дача самого Хрущева, а после него — других первых секретарей ЦК КПУ.

И этого достойнейшего человека в СССР нещадно били. За свободомыслие, «низкопоклонство перед Западом», контакты с диссидентами, борьбу с антисемитизмом…

В 1963 г. Никита Хрущев подверг критике очерки о США «По обе стороны океана», выразив сомнение в уместности пребывания Некрасова в партии. Естественно, на публициста завели персональное партийное дело, вынесли строгий выговор, перестали печатать. После снятия Хрущева на какое-то время вновь открылся шлагбаум в литературу, но уже в 1969 г. опять закрылся. Второе персональное дело, второй строгий выговор. А в 1972-м — третье дело, без всякого уже повода — как говорится, «за старые грехи», и исключение из КПСС. Как записали в решении, «…за то, что позволил себе иметь собственное мнение, не совпадающее с линией партии».

А в январе 1974 г. девять человек в течение 42 часов (с перерывом на ночь) производили в некрасовской квартире обыск с целью «обнаружения литературы антисоветского и клеветнического содержания». Шесть дней подряд писателя вызывали на допрос в КГБ к следователю по особо важным делам. В 1974-м ему разрешили временно выехать из страны, больше в нее он уже не вернулся. Жил во Франции.

Бабий Яр писатель рассматривал в контексте глобального государственного антисемитизма в СССР. И, противостоя ему, затрагивал и другие проявления этой мерзости. За рубежом у него появилось для этого больше возможностей. Публиковался в газетах, вел передачи на Радио «Свобода».

Например, вспоминал борьбу с «безродными космополитами» — одно массовое зрелище в 1949 г. в Киеве. «В переполненном зале (Союза писателей Украины) царила вакханалия. Поднимавшиеся один за другим на трибуну писатели «с жаром и гневом обличали и развенчивали… потерявших совесть, позоривших звание, поднявших руку…». Опустившие голову разоблаченные пытались что-то доказать среди волны криков «Позор!». 

Хотели заставить покаяться и его друга, писателя Леонида Волынского. То, что это тот самый лейтенант, который обнаружил и спас ценности Дрезденской галереи, забыли, а о его настоящей фамилии Рабинович помнили и обозвали его с трибуны «вконец зарвавшимся пигмеем»! Каяться Волынский наотрез отказался.

Пытались и Некрасова затащить на трибуну, чтобы он выразил свое отношение к «космополитам». Но Виктор отказался и… лишился должности зампреда СП. Не прошел проверку на антисемитизм.

В 1977 г. писатель выступал в Сенате Франции, подчеркивая, что «в стране, занимающей одну шестую часть земного шара… до сих пор существует это страшное явление, против которого, как многим казалось, мы воевали во время войны… именуемое антисемитизмом».

Свое сражение с советским антисемитизмом Некрасов вел и в художественной прозе. Можно отметить замечательный рассказ «Персональное дело коммуниста Юфы», вышедший в 1976 г. в тель-авивском журнале «Время и мы».

В своей борьбе за отстаивание прав евреев Виктор Некрасов был бóльшим евреем, чем иные евреи. Помните у Высоцкого? «Но был один, который не стрелял…» Вот Некрасов и был таким одним из немногих советских, кто публично выступал с осуждением отношения к Бабьему Яру: «Здесь расстреляны люди разных национальностей, но только евреи были убиты за то, что они — евреи…». С осуждением советского государственного антисемитизма: «Самая страшная форма антисемитизма — это насаждаемая сверху…».

Ему было «тяжело, стыдно жить в такое время». Часто вспоминал строчки Галича:

Промолчи, промолчи,

промолчи!..

Молчать Некрасов не мог… В мемориальном парке в израильском городе Бней-Аиш имя Виктора Некрасова украшает открытый в 2009 г. монумент выдающимся гуманистам, боровшимся против антисемитизма. Там оно рядом с именами Андрея Сахарова, Оскара Шиндлера, Владимира Короленко, Рауля Валленберга, Дмитрия Шостаковича, Эмиля Золя…

Помнят о выдающемся киевлянине и в Киеве. Есть мемориальная доска на Крещатике, на доме, где он жил. В июне этого года к 110-летию со дня рождения Виктора Платоновича в столице Украины открылась выставка «Киев Виктора Некрасова». Возможно, когда-нибудь и улица Некрасова в Киеве появится. И в Израиле тоже. Очень заслужил.

Ранее, мы сообщали, что Верховная Рада приняла закон о противодействии антисемитизму.

В канализации Львова обнаружили тоннель, где прятались евреи в годы Холокоста.

На заставочном фото: Виктор Платонович Некрасов на митинге в Бабьем Яре, 24.09.1966